8. Философский подход

Современный человек перестает верить сам себе, в свою способность открыть истину смысла собственной жизни. Этот смысл кажется загадочным. Нередко сознание обращается к НЛО – неопознанным летающим объектам, как будто бы они могут принести с собой разгадку тайны мироздания, а вместе с ней и смысла жизни человека. Обращение к НЛО нельзя считать случайным.

В НЛО видится путь к истолкованию космологической ситуации человека. Ситуация бытия человека в конечном счете определяется его ситуацией во Вселенной. И мы все стоим перед тем фактом, что универсум характеризуется внутренним «раздвоением». С одной стороны, существует Вселенная, в которой отсутствуют «мы», со своими представлениями о смыслах, о справедливости, о правовых и моральных нормах. С другой стороны, существует alter ego недуховной Вселенной – это мир человека, который духовно осваивает, оценивает Вселенную и придает ей смысл. Мир «недуховной» Вселенной, Вселенной физических тел и законов и мир человеческого Духа – это два полушария общего мира Реальности Универсума, в которой пребывает человек. Как эта реальность Универсума и ее смысл могут быть адекватно поняты человеком и верно оценены?

а) Осознание «смысла» Универсума

Сознание человека, когда оно, формирующееся по аналогии с работой компьютера, встраивается в поток эмпирических событий. Это – форма адаптивной реакции, адекватность которой, однако, может означать отсутствие адекватности с когнитологической точки зрения.

Это – работа сознания в контексте текста. Для когнитологии видение текста, но не видение подтекста совпадает с односторонностью и даже с ошибочностью. Когнитивистская фиксация реальности несет в себе односторонность как потенциальную ошибочность. Через человека открывается смысловая реальность, через которую Универсум раскрывает себя и свой смысл. Разум является тем «механизмом», без которого смысл не открывается.

Если человек один в Универсуме, то его космологическая функция уникальна. Человек субъективно не принимает своего одиночества во Вселенной и поэтому лихорадочно ищет «братьев по разуму» всюду, не зная, кто они, – друзья или потенциальные враги.

В этой ситуации более продуктивно исходить из очевидного факта, свидетельствующего о том, что духовная жизнь человека в ее многообразных формах – это «второе полушарие» Универсума. Первое составляет все многообразие материальных образований в их бесконечных превращениях, возникновениях и исчезновениях.

Контрапунктом этих возникновений и исчезновений оказываются вечные и бесконечные ценности, которые сохраняются в смене поколений. Как сказал поэт-философ В.С. Соловьёв,

«…Смерть и время царят на Земле,
Ты владыками их не зови.
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь Солнце любви»
 

Философская роль разума – это осмысление человеком своей космологической функции и выведение из нее формы поведения и образа жизни. Человек стремится избегать бремени своей космологической функции, погружая себя в многообразие повседневных забот, карьерных и развлекательных целей, используя такие смертельные средства получения удовольствия, как наркотики. Вместе с тем космологическая интенция человека может оцениваться как знак его «ненормальности», отличающий его от «нормальных» животных, которые не имеют космологической озабоченности и следуют своим «нормальным» инстинктам и рефлексам. Между тем из этой «ненормальности» рождается другая с естественной точки зрения «ненормальность», а именно – великая культура. Это – практическая реализация смысловой космологической функции человека.

Она позволяет человеку видеть жизнь и историческое творчество sub specie aeternitatis. В процессе творчества, открытия или созидания смысла эмпирические знания превращаются в части культурной системы. Культурный космос становится частью универсума. Части культурной системы становятся автономной реальностью, детерминантами адекватного цивилизационного формирования и поведения человека. Это – совсем другая жизнь.

Коултер искаженно воспринимает этот процесс как деструкцию действительного, эмпирического значения и смысла понятий, которыми оперирует разум человека.

Он решительно выступает против так называемой «глобализации» понятий. «Глобализация» объясняющих понятий трактуется Коултером как превращение эмпирически данной памяти индивида в Память, мысли – в Мысль, обучения – в Обучение, понимания – в Понимание и т. д. и т. п. Такое превращение, считает Коултер, аналогично изучению и объяснению явлений химических элементов, молекул с помощью видов растений или животных. Ничто не может быть дальше от истины, чем такой подход, говорит Коултер.

Историческая память – это не фантом, а реальность, представленная эмпирически в священных и светских текстах, в государственных документах, мемуарах. Памятники, музеи, мемориалы – это не память отдельного индивида, а формы той самой Памяти, без которой нельзя изучать и объяснять историю. Университет, институт, гимназия, школа – это система Обучения, а не только конкретный процесс взаимодействия профессора и студента, учителя и ученика, здесь и сейчас в данной аудитории. Ментальность просвещения – это общий стиль мысли, радикально отличающийся от стиля мысли схоластики.

Католицизм и православие – это формы Понимания в рамках единой христианской доктрины. Все это – не искусственные фантомы, а реалии жизни. Они образуют системы общих объективных смыслов, перед которыми оказывается разум отдельных индивидов.

Творение смыслов – прерогатива человека как творца – это особый вид персонально-универсального, выходящего за пределы материального созидания, позволяющий дать адекватную интерпретацию творчества. На это обратил внимание Николай Бердяев, комментируя творчество Пабло Пикассо. Как писал Н. Бердяев, «прозрениям художника не открывается субстанциональность материального мира – это мир оказывается не субстанциональным»21. «Начинается процесс проникновения живописи за грани материального плана бытия…

Живопись погружается в глубь материи и там, в самых последних пластах, не находит уже материальности»22. Художник открывает мир, который станет через его творчество видимым для человека.

Но какова цивилизационная функция этого мира и не может ли она быть «вытеснена» «творчеством» компьютера? Компьютерная концепция работы мозга видит в нем физико-символического манипулятора и информационного оператора, описание функций которого в биохимических, электрофизиологических и анатомических терминах должно дать объяснение «параллельной активности», такой как грамматический анализ выражений, контекстуализация поведения, соблюдение правил и тысячи других феноменов. Такая способность, считает Коултер, и приписывается множеству когнитивистских моделей23.

Эти иллюзии можно объяснить, если принять во внимание, что в компьютерных играх все формы поведения, соблюдение и нарушение правил и даже эмоции заданы техническими средствами. Здесь отсутствует «параллельная активность». Но зачем нужна эта активность?
Правильное мышление, замечает Коултер, не допускает того, что мозг сам по себе может двигать велосипед или вести машину.

Однако нельзя ли решать такие задачи с помощью компьютера?
Эти проблемы особенно остро возникают в связи с проектом создания андроида, компьютерного аналога человека.

б) Симулякр человека

Проблема андроида в известном смысле является «судьбоносной».
Если андроид по своим качествам будет превосходить человека, то возникает вопрос: а не должно ли человечество как вид под влиянием естественного отбора уступить свое место более приспособленным к экстремальным условия планеты андроидам?

Коултер не ставит этот вопрос «в лоб». Он озабочен более частным вопросом – тем, что когнитивизм «переворачивает» на свой лад методологию искусственного интеллекта. В то время как методология искусственности интеллекта вначале декомпозирует способности и практики человека на их составные элементы, а затем создает программы, которые эффективно симулируют их в компьютерном варианте, когнитивизм представляет все эти операции, особенно те, которые получают алгоритмическую обработку, так, как если бы они были формализованным описанием подлинных процедур, выполняемых человеческим мозгом.

Эти две методологии различаются коренным образом, хотя их часто смешивают друг с другом, и это смешение становится источником путаницы для поведенческих наук.

Искаженную интерпретацию в когнитивизме получает и концепция «правил» поведения. Тот факт, что человеческая практика управляется правилами, – это сегодня трюизм. Однако когнитивизм, утверждает Коултер, настаивает на том, что нужно рассматривать эти правила как якобы недоступные для самосознания агентов, следующих этим правилам. На самом деле существуют правила, которым люди следуют бессознательно. Они похожи на те правила, которым следует велосипедист, чтобы сохранять равновесие и не падать. Именно такие правила существенным образом и включаются в попытки симулировать поведение человека с помощью искусственного интеллекта. Но они не исчерпывают все виды правил. Коултер справедливо
подчеркивает, что сами правила имеют различную природу. Следует отличать правила, которые принимаются человеком сознательно и
добровольно, от тех правил, которые навязываются ему и превращают его в средство осуществления чуждых ему целей.

Вместе с тем проблема андроида как симулякра человека имеет и более глубокий философский смысл. Андроид создается как имитатор свойств человека, и чем большее количество человеческих качеств и чем в более эффективной форме их действия воспроизводится в андроиде, тем значительнее достижения технического и информационного прогресса, которые не могут не вызвать общее восхищение.

Качественно иная ситуация возникает, когда андроид превращается в образец, которому может в своем поведении следовать человек. Андроид «свободен» от космологической функции, от нравственного бремени, которым отягощен человек; он «свободен» от чувства социального долга, от обязательств перед родителями, учителями, социальными и духовными авторитетами.

Андроид запрограммирован так, чтобы адекватно и эффективно реагировать на сигналы среды, давать на эти сигналы соответствующие его самосохранению и исполнению заданных ему функций ответы. Независимо от субъективных устремлений создателей совершенство андроида воспринимается в сознании людей как своего рода образец, следуя которому человек реализует идеал бытия без забот, жизни в мире «Сансуси», жизни даже в том случае, если вокруг свирепствуют эпидемии, происходят землетрясения и другие естественные катастрофы, ведутся войны и все большее влияние на жизнь общества оказывают мафия и коррумпированные структуры. Андроид отвечает принципу беззаботной жизни. Андроид по-своему влияет на формирование когнитивного образа, которому человек хочет следовать, подражать даже его угловатым движениям. Не случайно в поп-культуре уже существуют имеющие массовый успех номера, в которых человек копирует движения и формы поведения андроида. Характерна в этом отношении покорившая публику знаменитая походка короля эстрады Майкла Джексона. Основная проблема, однако, заключается не в копировании отдельных движений андроида, а в выборе истины образа жизни. Возникает также вопрос: что может означать идентификация поведения человека и андроида в космологическом аспекте? Такая идентификация означает элиминацию «третьей», субъект-объектной реальности. Андроид создается человеком, но он остается объективностью, лишь обретающей иллюзорную видимость субъекта. Такую элиминацию можно оценивать как космологическую эволюцию в ее регрессивной форме. Что может означать в цивилизационном контексте бурный информационный прогресс, совпадающий с духовным регрессом? Поскольку последствия этого процесса должны проявиться в полной мере лишь в будущем, сегодня об этом можно только гадать.

Уже сейчас, однако, очевидно, что речь идет о тенденции возникновения общества, которое не сможет даже обнаружить свою духовную нищету за общим весельем.

Эта тенденция обнаруживается в ходе компьютерной интерпретации поведения человека. Важный аспект компьютерной интерпретации поведения человека и его разума состоит в том, что конструирование когнитивных операций по типу «входа» и «выхода» не позволяет проводить различия между физическими стимулами на «входе» и стимулами как внутренними концептуальными опытами личности. Сокращение объемов и сфер влияния внутренних концептуальных опытов личности, сферы «непосредственного опыта», а значит, и автономии субъекта в новом ракурсе ставит проблему
свободы. Она начинает выглядеть как проблема выбора в ситуации различных стимулов.

Коултер пытался дать объяснение этой ситуации путем анализа «реальных альтернатив». Это значит, что «выбор» не является чертой того, что мы называем «делать что-то свободно»: выбор сам по себе – это род активности, предполагающей доступность реальных альтернатив в некоторых ситуациях, это не наличие принадлежности волевого поведения как такового, а ситуационное действие.

Здесь выбор не является результатом знания истины, определенного миропонимания, принятия в качестве ориентира истинной жизни определенных ценностей как абсолютных, а лишь следствием многообразия вариантов действия в динамике ситуаций.

Конкретная расшифровка этой позиции иллюстрируется Коултером путем анализа феномена контекста. Как оказывается, в зависимости от контекста содержание одного и того же физического жеста может толковаться различным образом. Собственно, к этому и сводится теперь понимание свободы выбора. Если я сгибаю мой правый указательный палец, в то же время указывая на кого-то ладонью моей правой руки, при этом согнув назад другие пальцы, то это может быть либо жест, привлекающий внимание, указывающий на чье-то поведение, либо разминка пальцев перед игрой на фортепиано; но если мы добавляем к этому жесту оружие, то тогда это будет угроза убийства, тяжелого ранения, казни, практики боевой стрельбы, покушения на чью-то жизнь. Если направить правую руку в сторону своей головы, то может возникнуть картина попытки самоубийства или осуществления самоубийства. С точки зрения физических компонентов любой акт может быть объясним в нейробиологических терминах, но содержание действия в этих терминах объяснено быть не может.

Физическая идентичность жеста и различия его смыслов в различных контекстах не поддаются формализации. Если, считает Коултер, кто-то машет рукой, то это может означать приветствие, прощание, попытку остановить такси, сигнал для кого-то и т. д. Нельзя разработать предварительные сценарии для формализации всех таких действий, хотя в чисто физическом смысле «сгибание пальца» имеет однозначное неопровержимое нейробиологическое объяснение. Многообразие контекстуальных смыслов можно оценивать как действие причин, имеющих лишь форму свободы. Характер действия в изменяющихся обстоятельствах и становится «исчерпывающим» объяснением извечной проблемы свободы и необходимости. Ахиллесовой пятой когнитивистской доктрины, однако, является идея о возможности экстраполяции механики компьютерных симуляций граней человеческого поведения на объяснение аналогичного поведения в его оригинальных человеческих формах. Это и вызвало к жизни необходимость снятия традиционных оппозиций вульгарного бихевиоризма и спекулятивного идеализма. Коултер ссылается на революцию в понимании коммуникативного взаимодействия, осуществленную в работах Харвея Сакса и Эммануэля Шеглоффа. Она стала возможной после введения Гарольдом Гарфинкелем концепции «этнометодология» – эндогенного анализа практического действия и практического мышления. Этот поворот к рассмотрению внутреннихфакторов мышления и поведения человека как будто бы свидетельствует о провале попыток свести проблему выбора к созданию программы. Однако очевидно, что подходы когнитивизма реанимируют попытки бихевиористов вообще устранить традиционные проблемы разума и свободы и забить последний гвоздь в «гроб» картезианства.

И эта тенденция соответствует набирающей силу волне деструкции ценностных ориентаций человека, утраты им чувства чести, а вместе с тем кажущемуся «нормальным» и неотвратимым духовному регрессу общественной жизни. В «нормальности» духовного регресса и заключена потенция самодеструкции современной цивилизации.